Демографические тайны давней войны

Регистрация местного населения в украинской деревне представителями вермахта, лето 1942 г.

На тыловых территориях сверхсмертность мирного населения была в 1,5 раза больше, чем потери в оккупированных районах

Советский Союз понес огромные потери во Второй мировой войне, но и по сей день мы не знаем точных цифр. Что это были за жертвы, из каких регионов СССР, в каких возрастах, сколько среди них было мужчин, женщин, детей и стариков, что конкретно послужило причиной их гибели.

Официальные государственные данные о потерях народонаселения СССР во время войны вычислялись советскими демографами так называемым балансовым методом с помощью переноса данных переписи 1959 года на 1945-й и 1939 года на 1941-й. В результате было установлено, что население Советского Союза, исключая родившихся после 22 июня 1941 года, за время войны уменьшилось на 37,2 миллиона человек. Из этой цифры общей убыли населения Государственная комиссия по исчислению потерь войны вычла 11,9 миллиона, которые могли бы умереть за время войны при сохранении смертности на уровне 1940 года (так называемая нормальная мирная смертность). Кроме того, была учтена ненормально высокая в условиях войны смертность детей, родившихся после 22 июня (а это еще 1,3 миллиона). Так была получена каноническая цифра – 26,6 миллиона человек, которая по сей день считается общепризнанной.

Примерно в то же время, в начале 90-х годов большой коллектив военных историков под руководством генерал-полковника Григория Кривошеева опубликовал статистическое исследование «Гриф секретности снят» (ныне многократно переизданное под разными названиями), в котором безвозвратные демографические потери Вооруженных Сил СССР (убитые, умершие от ран, погибшие в плену) были определены цифрой 8,7 миллиона человек. На этой оценке, на этой цифре военное ведомство непоколебимо настаивает и по сей день.

Жители русской деревни встречают немецкие войска триколором, 1941 г.

26,6 – 8,7 = 17,9. Округленно – 18. Что означает эта бесспорная арифметика в историческом и демографическом значении? Где, когда и по каким причинам убыли 18 миллионов советских людей? Неужели на фронте было так «безопасно», что две трети всех потерь приходятся на жертвы среди мирного населения? Долгие годы этот вопрос, эта очевидная, зияющая пропасть между заявленными цифрами общих потерь Советского Союза и потерь Вооруженных Сил вообще никак не комментировалась. Затем, с приходом «нулевых годов» стали появляться отдельные высказывания – сначала анонимные на интернет-форумах, а затем и на бумаге, в газетах и журналах, а ныне уже в претендующих на строгую научность публикациях громко и отчетливо заявляется, что «немецко-фашистские оккупанты зверски уничтожили 18 миллионов мирного населения СССР и вот именно по этой причине наши потери гораздо больше немецких потерь».

Имеют ли подобные утверждения хотя бы минимальное сходство с реальностью? Выяснению этого вопроса и посвящена настоящая статья.

Для целей данного исследования мы разделили население СССР на четыре половозрастные группы. Это мужчины призывных военных возрастов (с 1889 по 1928 год рождения), женщины тех же возрастов, дети обоего пола с 1929 по 1938-й и старики обоего пола старше 1889 года рождения. На момент проведения переписи населения 1939 года указанным мужчинам и женщинам было от 10 до 49, детям – от 0 до 9, старикам – 50 и более лет. Именно в таком смысле и будут далее использоваться термины «мужчины», «женщины», «дети», «старики».

Русское население еще до оккупации жило в условиях крайней бедности и антисанитарии, при высокой смертности от болезней и недоедания. Псковщина, 1941 г.

Уточнив термины, перейдем к сути дела. Прежде всего следует подчеркнуть, что сама методология, в рамках которой была получена цифра 26,6 миллиона человек, включает в общий массив убыли (убыли, а не гибели!) населения и сугубо расчетную величину – сверхнормативное превышение смертности как на оккупированных, так и в тыловых советских областях. Уже одно это делает абсолютно недопустимым использование выражений типа «27 миллионов погибших». Погибших (убитых, умерших от ран) было меньше. В «27 миллионов человек» включены и безвременно умершие где-то в Сибири или Средней Азии старики, женщины и дети, то есть люди, за тысячи километров от которых ни одного солдата вермахта не было. Вошли в эту цифру и граждане СССР, которые, воспользовавшись военным и послевоенным хаосом, бежали на Запад; по состоянию на конец 1945 года эти люди (по вполне корректным оценкам – сотни тысяч человек) были живы, некоторые и по сей день живут и здравствуют где-нибудь в Канаде, Аргентине, США или Австралии.

Далее. Для того чтобы вычислить «сверхнормативное превышение смертности», надо определиться с тем, что же считать нормой. Государственная комиссия по исчислению потерь войны, работавшая в конце 80-х годов, приняла в качестве таковой уровень смертности в предвоенные годы. Уместен ли в нашем конкретном случае такой подход? Можно ли считать «мирным временем» 30-е годы в сталинском СССР? Можно ли принять за «норму» уровень смертности населения, которое в течение десяти лет пережило раскулачивание, голодомор, массовые насильственные депортации, Большой террор 37–38-го годов? Демографическая статистика показывает, что за этими эмоциональными вопросами стоит совершенно конкретное содержание (рис. 1).

Рис. 1

На рисунках представлена убыль населения СССР по четырем половозрастным группам (мужчины, женщины, дети, старики) за 20 лет, прошедших между переписями населения 1939 и 1959 годов, а также данные об убыли населения в период с 1926 по 1939 год, пересчитанные на 20-летний период. Мы видим, что смертность женщин и детей в так называемые мирные годы социалистического строительства сравнима с 20-летием, включившем в себя самую страшную, истребительную войну; смертность стариков в «мирные годы» и вовсе оказалась выше военной и послевоенной. Существенное, в несколько раз, снижение смертности мужчин, женщин и детей наблюдается только в период 59–70-го годов.

Так вот, если принять за «нормальную смертность» показатели убыли населения 59–70-го годов, то в этом случае расчетная величина сверхнормативной убыли населения СССР за годы войны вырастает с 26,6 до 32,9 миллиона (смертность на уровне 59–70-го годов дала бы естественную убыль всего лишь 5,05 миллиона человек). Возможен еще один подход к рассмотрению вопроса. В качестве «нормы» можно взять показатели смертности населения в 20–30-е годы в таких среднеразвитых странах Европы, как Польша, Финляндия, Югославия. В этом случае расчетная величина сверхнормативной убыли населения СССР за годы войны составит не 26,6, а 29,9 миллиона.

Вероятно, у читателя уже возникли вопросы: «А зачем так сложно? Почему мы ищем очки в собственной квартире с помощью разведывательной орбитальной станции? Разве нельзя просто поднять документы учета народонаселения и выписать из них данные по наличию жителей каждого города и области СССР по состоянию на 41 и 45-й годы?». Вопросы правильные. Но верного ответа на них все еще нет. Дело в том, что первичные документы, фиксирующие численность населения СССР на момент окончания войны, все еще не введены в научный оборот. Они есть, но их по-прежнему не хотят рассекретить. Однако имеющихся данных переписей населения и послевоенной смертности вполне достаточно для того, чтобы с приемлемой точностью произвести оценки.

Начнем с тех цифр и закономерностей, которые прямо зафиксированы в доступных документах, не вызывают сомнений и могут быть проверены каждым. Первое, что бросается в глаза при изучении результатов переписи 1959 года, – это огромная разница между мужским и женским населением СССР в тех возрастах, в которых мужчины призывались на фронт во время войны, то есть в возрастах с 1889 по 1928 год. Дисбаланс между мужчинами и женщинами этих годов рождения составил по переписи 1959 года 18,43 миллиона и на 1000 женщин такого возраста приходился только 641 мужчина. Для сравнения отметим, что по переписи населения 1897-го на 1000 женщин в возрасте от 30 до 69 лет приходились 992 мужчины того же возраста; перепись 1926-го показала снижение этого показателя до 890 на 1000 и это после семи лет кровопролитной войны (сначала «империалистической», потом гражданской).

Могилев. Июль 1941 г. Бундесархив.

Представляется важным сравнить разницу между мужчинами и женщинами в военных призывных возрастах по переписи СССР 1959-го с данными по другим странам Европы. Так, даже в Германии, бывшей главным участником мировой войны, дисбаланс мужчин и женщин не столь велик, как в СССР: по данным 1950-го в ФРГ и ГДР на 1000 женщин приходились 776 мужчин указанных возрастов. В Финляндии, воевавшей с непомерным для этой малочисленной страны напряжением, призвавшей в армию рекордно высокое (в процентном отношении к общей численности населения) число мужчин, к 1959-му на 1000 женщин приходились 853 мужчины.

В абсолютных значениях картина становится более выразительной: в СССР 1959-го дисбаланс между мужчинами и женщинами военных призывных возрастов все еще составляет 18,43 миллиона, а в Германии (ФРГ+ГДР) 1950-го – 4,63 миллиона. Нетрудно убедиться, что последняя цифра вполне коррелирует с известными оценками безвозвратных потерь (убитые, умершие от ран, погибшие в плену) вооруженных сил Третьего Рейха. Напротив, в СССР «недостача мужчин» военных призывных возрастов категорически не совпадает с официально установленной цифрой потерь личного состава Красной армии (8,7 миллиона). Заслуживает внимания и соотношение цифр 18,43 и 4,63. Они заставляют нас серьезно усомниться в правдоподобности утверждения о том, что потери Красной армии всего лишь в 1,3 раза превысили потери противника, на чем с прискорбным упорством настаивают некоторые представители официальной военно-исторической науки.

Тут, правда, надо учесть, что в СССР и до войны мужчин было меньше, чем женщин. Так, по переписи 1939-го разница между мужчинами и женщинами в будущих военных призывных возрастах (годов рождения с 1889 по 1928-й) составляла с учетом присоединенных в 1939–1940 годах к СССР республик и областей примерно 3,48 миллиона. Таким образом, разница между мужчинами и женщинами в военных призывных возрастах увеличилась за 20 лет на 15 миллионов человек (18,43–3,48).

Абстрактно рассуждая, этот огромный дисбаланс в численности мужчин и женщин военных призывных возрастов мог иметь и другие причины, нежели гибель мужчин на фронте. Можно, например, предположить, что все то, что мы знаем про карательную политику оккупантов, не соответствует действительности и «на самом деле» на оккупированной территории немцы и полицаи убивали только мужчин, а женщин повсеместно миловали. Если столь абсурдная «гипотеза» нуждается в опровержениях, то демографическая статистика дает их в избытке.

Данные по соотношению численности мужчин и женщин в военных призывных возрастах по областям России показывают, что в 1959-м меньше всего мужчин проживали в Марийской АССР (507 мужчин на 1000 женщин), в Чувашии – 517, в Мордовии – 521, в Ивановской области – 528. Жуткая нехватка мужчин наблюдается именно там, где немецкого солдата если и видели, то только в качестве пленного, работающего на стройке. С другой стороны, перечисленные выше регионы – это отсталая сельская глубинка, крупных военных заводов там было очень мало, соответственно весь наличный ресурс мужчин призывных возрастов подняли по мобилизации и направили на фронт, там эти мужики навсегда и остались...

Русские подростки. Июнь-июль 1941 г. Фото Бруно Пленик (Bruno Plenik). Бундесархив.

Что же касается областей РСФСР, бывших под немецкой оккупацией, то дисбаланс между численностью мужчин и женщин там ничуть не больше, чем в тыловых советских областях. Так, в Брянской области на 1000 женщин в военных призывных возрастах приходились 545 мужчин, в Орловской – 557, в Курской – 565, в Смоленской – 530, в Краснодарском крае – 634, в Ставропольском крае – 643, в Ростовской области – 647. В целом все вместе и каждая в отдельности оккупированные области СССР по сверхнормативной убыли мужчин вполне сравнимы с тыловыми областями. И здесь, и там недостаток мужчин призывных возрастов и их примерно одинаково мало.

Весьма показательна ситуация по областям Украины. В западных областях, где мобилизация военнообязанных была повсеместно сорвана, дисбаланс мужского и женского населения гораздо меньше общесоюзного. Так, по данным переписи 1959 года, во Львовской области на 1000 женщин приходились 707 мужчин, в Станиславской (ныне Ивано-Франковская) – 701, в Тернопольской – 671, в Волынской – 704, в Черновицкой – 692, в Ровенской – 682. Далее на восток разница сильно увеличивается и в Хмельницкой области соотношение уже 577, в Житомирской – 584, в Винницкой – 565.

Ту же самую закономерность имеют данные по Белоруссии. В западных областях разница числа мужчин и женщин военных призывных возрастов сравнительно мала: в Гродненской области Белоруссии 707 мужчин на 1000 женщин, в Брестской области – 708. Но при этом в центральной Минской области – уже 615, а в областях восточной Белоруссии дисбаланс еще более заметный: в Витебской – 581, в Гомельской – 578, в Могилевской – 562. Трудно объяснить это чем-то иным, нежели последствиями массовой гибели на фронте мужчин, мобилизованных в восточных областях.

"Мобилизационный резерв". Псковщина, 1941 г. Фото немецкого военнослужащего.

Дисбаланс в численности мужчин и женщин по состоянию на 1959 год и соотношение этого показателя по различным регионам СССР дают нам лишь самое общее представление о структуре людских потерь. Становится понятным, что они состоят главным образом из потерь мужчин призывных возрастов и погибли эти мужчины в основной своей массе не в оккупации, а на фронте. Теперь перед нами стоит следующая, более сложная задача – определить конкретные цифры по различным половозрастным группам населения Советского Союза.

Первые шаги в решении понятны. Для того чтобы определить убыль населения за время войны, необходимо сделать поэтапно следующие три действия: перенести данные переписи населения января 1939-го на конец июня 1941-го, установить «нормальные» показатели убыли населения мирного времени, перенести данные переписи населения с 1959-го назад на начало 1946-го. При расчете нормальной мирной убыли населения на период с января 1939-го по декабрь 1945-го были приняты за норму средние показатели смертности населения между переписями 1926 и 1939 годов. При таких допущениях с конца июня 1941-го по 31 декабря 1945-го при сохранении нормальных показателей смертности должно было уйти из жизни всего 11,24 миллиона человек, в том числе 3,09 миллиона мужчин, 2,21 миллиона женщин, 1,66 миллиона детей и 4,28 миллиона стариков.

Самой сложной частью задачи является установление численности указанных половозрастных групп по состоянию на 1 января 1946 года. Сделать такую оценку только на основе переписей населения 1939 и 1959 годов невозможно. В системе уравнений слишком много неизвестных. К счастью, на рубеже 80–90-х коллектив советских демографов провел большую работу по изучению движения населения Российской Федерации после войны (Е. М. Андреев, Л. Е. Дарский, Т. Л. Харькова. «Демографическая история России: 1927–1957», Москва, «Информатика», 1998, 187 стр.). Исследователи имели доступ к документам учета населения РСФСР за послевоенные годы, к данным ЦСУ СССР. Неизвестно, стояла ли перед учеными задача определения возрастного и полового распределения жертв Второй мировой войны, но по крайней мере для себя они ответ нашли. В работе нет подробностей об учете и оценке числа жертв войны, но там приведены данные о смертности населения после войны – по годам и по возрастам. А значит, там есть все, что позволяет нам восстановить общую трагическую картину потерь нашего народонаселения.

Исследование приводит возрастное и половое распределение послевоенной смертности населения за каждый год с 1946 по 1958-й. По этим данным рассчитывается общее число умерших в каждой половозрастной группе, а затем полученный результат вычитается из вполне конкретных данных переписи 1959-го. Таким образом, можно получить расчетную оценку численности и половозрастной структуры населения на начало 1946 года. Проблема лишь в том, что исследователи опубликовали данные о послевоенной смертности только по РСФСР. В 1959-м в Российской Федерации проживало больше половины (56,6 процента) населения Советского Союза. Вполне логичным и близким к истине представляется нам допущение о том, что убыль населения была примерно одинаковой в РСФСР и СССР в целом. Рассчитанные в таком предположении данные о численности и убыли населения всей страны за годы войны представлены на рисунке 2.

Рис. 2

Как и следовало ожидать, в составе общей сверхнормативной убыли населения Советского Союза 25,12 миллиона человек мужчины призывных возрастов составляют две трети (16,84 миллиона или 67 процентов). В сравнении с нормальным снижением численности мирного времени убыль мужчин в годы войны возросла в 6,5 раза. Увеличилась в годы военного лихолетья и убыль населения в трех других половозрастных группах (женщины, дети, старики), но масштаб этого роста существенно меньше, чем для мужчин. Убыль женщин в годы войны в три раза превысила нормальные показатели мирного времени, детей – в два раза, стариков – в полтора раза. В целом же сверхнормативная убыль мирного населения (женщины, дети, старики) за годы войны составила 8,27 миллиона человек.

После того как мы получили первую оценку потерь Второй мировой войны, нами была решена вторая очень важная задача. Она состояла в том, чтобы попытаться разделить население СССР линией фронта в ее максимальном продвижении на восток для оценки списочных потерь народонаселения отдельно на тыловой советской территории и отдельно на оккупированной.

Проведенные расчеты показали, что из 190 миллионов всего населения по состоянию на 1939 год на оккупированных территориях перед войной проживали 83,48 миллиона и на советских тыловых – 106,52 миллиона (в расчете было учтено произошедшее после войны изменение западных границ Белоруссии и Украины). Если предположить, что в мирное время смертность населения была примерно одинаковой во всех областях и республиках СССР, то можно произвести расчеты, которые показывают: сверхнормативная расчетная (списочная) убыль населения оккупированных земель составила 14,07 миллиона (в том числе 8,19 миллиона мужчин призывных возрастов), а тыловых земель – 10,97 миллиона (в том числе 8,66 миллиона мужчин).

Однако такой расчет пока еще не учитывает миграцию населения. Далее мы изучили все имеющиеся в научном обороте данные о перемещениях советских граждан как через границы, так и внутри страны через линию максимального продвижения фронта. Учитывались не вернувшиеся из Германии вывезенные туда граждане СССР, обмен населением с Польшей, иммиграция армян, русских из Маньчжурии и граждан Китая в Среднюю Азию. Кроме того, в расчет взяты данные об эвакуации с оккупированных территорий в 1941–1942 годах, депортациях населения (в основном с запада на восток), перемещениях заключенных с бывших оккупированных территорий на восток, а также послевоенные миграционные процессы. Отдельно по мужчинам оценивалось число мобилизованных с оставленных советскими войсками земель как до, так и после их освобождения.

Было установлено, что миграция через границу на оккупированных территориях происходила в основном за пределы СССР, тем самым арифметически уменьшая число погибших. Миграции через линию максимального продвижения фронта также в основном происходили с запада на восток, освобождая оккупированные территории от населения и арифметически уменьшая число погибших. Такими оценками удалось внести необходимую миграционную корректировку в данные списочной убыли населения.

Деревенские дети. 1942 год. Калужская область. Фото немецкого военнослужащего.

Итоговый результат таков: в оккупированных регионах погибли или умерли сверхнормативно 4,05 миллиона мирных жителей (женщины, дети, старики, без учета мужчин). 

На тыловых территориях сверхсмертность мирного населения (женщины, дети, старики, без учета мужчин) составила 3,34 миллиона человек. Столь высокая смертность в советском тылу вполне объяснима систематическим недоеданием, крайне тяжелыми жилищными условиями, отсутствием полноценной медицинской помощи, непосильным физическим трудом, к которому были привлечены миллионы женщин и подростков; все перечисленное в особой мере коснулось беженцев, эвакуированных и депортированных.

Среди множества демографических показателей существует такой, который позволяет достоверно и комплексно оценить качество жизни населения. Это уровень рождаемости и выживаемости детей. Всякое ухудшение жизненных условий (голод, холод, эпидемии, разрушение жилищ) прежде всего сказывается на детях и наоборот – всякое улучшение приводит к росту выживаемости детей, так как любая нормальная женщина отдаст появившийся в семье лишний кусок хлеба прежде всего ребенку.

Данные переписи населения 1959 года позволяют непосредственно, без долгих и сложных логических построений определить численность людей, родившихся в военный период и доживших до 1959-го. Доля жителей СССР 1940 года рождения на момент переписи населения составляла 20,1 человека на 1000 населения. Родившихся в 1941 году уже меньше – 17,53. Родившихся в 1942 году – 11,99 на 1000. Это очень сильное снижение. Родившихся в 1943 году меньше всего – 8,60. Затем начинается некоторый прирост, но на уровень довоенного времени показатель так и не выходит: родившихся в 1944-м – 9,37 на 1000, в 1945-м – 10,61, в 1946-м – 17,12.

Рис. 3

Если мы посмотрим отдельно на оккупированные и тыловые республики и области, то увидим заметные и отнюдь не тривиальные различия между этими группами республик и областей (рис. 3). В тыловых областях СССР ситуация с рождаемостью значительно хуже, чем на территориях, длительно находившихся под оккупацией. Детей 1943 года рождения в РСФСР только 7,02 на 1000 человек населения, и это самая низкая цифра по всему Союзу. Напротив, в Литве, полностью оккупированной в первую же неделю войны и остававшейся в оккупации до осени 1944 года, родились в 1943-м, выжили и дожили до 1959 года в два с лишним раза больше детей – 16,1 на 1000. В Белоруссии, находившейся в оккупации почти столь же длительный срок и ставшей ареной самых жестоких карательных акций захватчиков, этот показатель составляет 11,52 на 1000, на Украине – 11,06, в Молдавии – 13,52, а в тыловом советском Узбекистане – 9,31.

Значительная часть трудоспособного населения была призвана на фронт, и его место на производстве и в сельском хозяйстве заняли старики, женщины и дети. Фотографии в тыловых областях СССР делались исключительно с пропагандистской целью и не отражают ужасающих условий проживания и рабского труда населения тех регионов.

Разумеется, различия в качестве жизни (питание, жилище, доступ к медобслуживанию) не являются единственным фактором, обуславливающим рождаемость и выживаемость детей. Есть и национальные традиции (рождаемость в Узбекистане и в мирное время была выше, чем в среднерусской полосе), в условиях войны огромное значение имела мобилизация мужчин: нет мужчины в доме, нет и новорожденных детей. Для того чтобы по возможности нивелировать воздействие этих факторов, рассмотрим ситуацию с рождением и выживанием детей 1943 года по двум группам областей.

Первая группа – это юго-восток Украины (Запорожская, Харьковская, Донецкая и Луганская области). Туда, за Днепр немцы пришли осенью 1941-го или еще позже, летом 1942-го, мобилизация резервистов (основные «волны» которой проходили в июне и августе 1941-го) была проведена там не хуже и не лучше, чем в тыловых областях РСФСР. Вторая группа – это тыловые области России с максимальной концентрацией крупных военных заводов (Горьковская, Куйбышевская, Омская, Свердловская, Челябинская), там находились или были туда вывезены почти все важнейшие артиллерийские, танковые, авиационные и авиамоторные заводы, и есть все основания предположить, что мужчин в этих областях осталось относительно больше, чем в отсталых аграрных регионах. Основное население этих двух групп областей – славяне (русские и украинцы), различия в национально-культурных, брачных традициях минимальны.

Что же говорит статистика переписи 1959 года? В первой («украинской») группе областей на 1000 человек приходились 10,13, 7,15, 7,56, 6,38 детей. В указанных выше российских областях соответственно 7,13, 8,05, 6,77, 6,75, 7,06. Примерно равные пропорции, в лучшую сторону отличается только Запорожская область, дольше других (до октября 1943-го) находившаяся под немецкой оккупацией. Для правильной оценки этих цифр следует принять во внимание, что на снижение рождаемости и выживаемости детей на оккупированных территориях юго-востока Украины повлияло не только снижение качества жизни, но еще и боевые действия, обстрелы, бомбежки, партизанские и антипартизанские акции, террор оккупантов, и тем не менее цифры вполне сопоставимые (или даже лучшие), чем в советском тылу.

Мы много раз читали слова «Тыл был фронтом», «Все для фронта, все для победы...» Демографическая статистика наполняет эти лозунги конкретным и, увы, страшным содержанием; отчетливо видно, с каким нечеловеческим напряжением работал советский народ, каких усилий потребовало перевооружение огромной армии, какой оказалась цена этого беспримерного трудового подвига.

По материалам Николая Савченко