Почему на Западе долгое время никто не видел в фашизме врага — скорее союзника.
Отношение к фашизму и особенно к нацизму до 1939 года — один из тяжелейших моментов истории. Стоит признать, что на Западе долгое время никто не видел в фашизме врага — скорее союзника. Побудем адвокатом дьявола и попытаемся пояснить, как так вышло.
Итак, на востоке у нас СССР. Государство с почти двухсотмиллионным населением, жёстко централизованной властью и очень агрессивной идеологией, которое прямо декларирует своё желание захватить весь мир. Сразу скажем, что СССР 1930-х годов воспринимался в меньшей степени как Россия и в гораздо большей как база Красного Интернационала – то есть той силы, которая с середины XIX века угрожала буржуазному порядку в Европе, а с 1917 года внезапно обрела огромную территорию, гигантские ресурсы и неслабую армию.
Как известно, коммунистическая идеология изначально предполагала два варианта установления коммунизма на всей планете. Первый вариант — эволюционный — был описан в «Капитале» и представлял собой (если вкратце) экономическое отмирание капитализма в результате сращивания олигархата с государством. То есть предполагалось, что со временем олигархи прихватизируют государство настолько, что разницы между частной и госсобственностью уже не будет. А потом пролетариат возьмёт власть в получившемся государстве в свои руки. Но уже в «Манифесте коммунистической партии» (а это, напомним, 1848 год), прописывался и другой вариант — война победившей в одном месте коммунистической республики с капиталистическими странами. Собственно, после образования Третьего Интернационала и СССР стало ясно – красные пошли по этому пути. Уже в самой Конституции СССР 1924 года было прямо прописано, что он «послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику» (как ещё пример, можно посоветовать советскую фантастику 1920-1930-х годов — там есть куча сюжетов именно о том, как Красная армия крушит буржуев и захватывает, то есть, простите, освобождает, мир).
Одно время ситуация вроде успокоилась. НЭПовский СССР 1920-х, несмотря на грозную риторику, казался неопасен. СССР того времени частично позволял частную собственность (при сохранении диктатуры пролетариата) и активно торговал со странами Запада. РККА того времени формировалась по принципу территориальной обороны и была рассчитана на войну с Польшей, но никак не на противостояние великим державам (вспоминаем «12 стульев» и фразу про 32 боевых самолёта в Красной армии — цифра заниженная, но общую ситуацию понять можно). На этом и возникли представления о том, что красные постепенно белеют, и СССР может преобразоваться в Россию обратно (на чём погорели многие эмигранты, но сейчас не о них).
Однако большевики оставались большевиками — и не снимали с рассмотрения вопрос противостояния с «капиталистическим окружением». И после 1929 года, после Великой депрессии, советские аналитики пришли к выводу, что новая мировая война неизбежна (ретроспективно да, они угадали — но стоит отметить, что исходили-то в данном случае из ленинского постулата о мировой войне как неизбежном следствии масштабного экономического кризиса в капиталистическом мире. То есть базовая теория была, мягко скажем, сомнительной, но вот результат внезапно оказался почти верным). И начинается программа подготовки к войне, превратившая РККА в мощную военную машину. Да, на сей раз всё это происходило под лозунгами обороны от мировой войны, которую якобы поджигают капиталисты. Но от этого самим капиталистам спокойнее не было. Особенно неспокойно было Польше, на территории которой СССР ещё с 1920-х поддерживал левые сепаратистские движения (самым известным из которых была Компартия Западной Беларуси, имевшая даже свои вооружённые отряды).
Так что с одной стороны — перед лидерами стран Запада в тридцатые годы маячила вполне себе реальная (или представлявшаяся реальной) угроза со стороны СССР. СССР вообще воспринимался примерно, как сейчас воспринимается… ну если не ИГИЛ, то Иран, с той разницей, что ни у ИГИЛа, ни у Ирана нет миллионов сторонников в странах Запада, а у СССР они были. Ну а с другой стороны — был фашизм (сразу — разница между итальянским фашизмом, немецким нацизмом, испанским фалангизмом, португальским «Новым государством» и ещё десятком режимов видится не столь принципиальной, чтобы нельзя было их объединить в одну идеологию).
Фашизм, по сути, вышел из антиреволюционного, антикоммунистического и националистического движения, а, точнее, из той его части, которая еще в конце XIX столетия стала понимать, что какие-то изменения — в сторону социальной справедливости — для предотвращения победы коммунистов предпринять необходимо. Люди, вставшие у истоков фашизма, зачастую были против современного им буржуазного парламентаризма и либеральных вольностей — но они ценили Нацию, Честь и Традиции. Люди с такими взглядами были во всех странах, но до поры до времени оставались на периферии «мейнстримного» консерватизма. Революционный хаос 1918-1919 годов позволил таким людям подняться наверх — первым тут был, безусловно, Муссолини. Да, степень левизны отдельных фашистов могла разниться, особенно сильным было левое крыло в НСДАП — но даже один из лидеров левых нацистов Отто Штрассер начинает свою автобиографию с того, как воевал во фрайкоре и бил «красную сволочь» во время гражданской войны в Баварии. Фашисты и нацисты резко выступили против коммунизма — и сделали на этом политический капитал.
То есть к 1930-м годам фашизм представлялся не как что-то, угрожающее западной цивилизации, а как одна из форм её существования. Тут, конечно, сыграл свою роль и достаточно «вегетарианский» режим Муссолини в Италии. Но главное было в том, что фашисты и нацисты не так очевидно рушили устои, как это делали большевики. Они не боролись с религией. Они ограничивали власть монополий, но не разрушали частную собственность — социальная справедливость по-фашистски предполагала то, что капиталисты будут делиться с рабочими, а не то, что рабочие получат предприятия. Да и самое главное — фашисты не мечтали ни о какой «всемирной республике», ценя национальные культуры и защищая их. Поэтому фашистская идеология смотрелась вполне приемлемо.
Да, были эксцессы — например, показательный антисемитизм режима Гитлера. Но, во-первых, антисемитизм был характерен и для обычных европейских правых (дело Дрейфуса тому пример). А во-вторых, масштабы решения «еврейского вопроса», суть гетто и концлагерей хорошо замалчивались и искажались гитлеровской пропагандой. Концлагеря представлялись обычными тюрьмами, а гетто — своего рода резервациями для евреев, что опять-таки казалось в пределах нормы. Так что многие из европейских консерваторов готовы были закрыть глаза на происходящее с еврейским населением той же Германии.
Конечно, фашизм отпугивал своей склонностью к тоталитаризму, диктатуре и сворачиванию демократических процедур и парламентаризма. Вряд ли тот же Чемберлен был бы серьёзно «за» установление такого режима в Великобритании. Но за границей, тем более когда, как в Германии или Испании, стоял вопрос «или фашисты, или коммунисты» — логичнее было бы поддержать фашизм. Фашисты до поры до времени выступали как радикальные, агрессивные, но зато «свои».
Кстати, примерно так же воспринимали фашизм и в СССР. С прихода к власти Муссолини в Италии и пивного путча в Германии коммунистическая идеология открыто называет фашизм своим главным врагом. Но! Не стоит забывать о том, что фашизм для СССР был только лишь «передовым отрядом капитализма», чем-то вроде прокачанного ку-клус-клана — и враждебен он был постольку, поскольку капитализм был враждебен коммунизму. Да, после провальной стратегии на выборах-1933 в Германии Коминтерн мог организовывать антифашистские Народные фронты, порой весьма действенные, как во Франции, где НФ даже сформировал правительство — но приглашались в такие альянсы «прогрессивные силы» не правее леволибералов (в случае с французским НФ крайними правыми там были представители Радикальной партии). То есть «Народные фронты» в любом случае были и элементом борьбы против капитализма — что ослабляло доверие к ним в странах Запада.
В целом, вывод можно сделать следующий — фашизм долго, слишком долго не воспринимали как самостоятельную силу и самостоятельную угрозу. В странах Западной Европы претензии к фашистским режимам были только по линии борьбы за демократию — на что фашисты вполне резонно могли отвечать, что парламентский режим ослабляет стану перед красной угрозой. С фашизмом боролись левые — из-за спины которых часто торчали уши Москвы. Консервативные же силы были готовы до определённого момента принимать фашистов/нацистов за своих, потому что альтернативой служил Коминтерн. Так что возникал вопрос — а не будет ли результат победы Народного фронта хуже фашизма (особенно он возник после 1936 года, когда испанские власти из Народного фронта начали проводить в стране откровенно социалистическую политику). СССР готовился бороться не с фашизмом, а с мировой контрреволюцией, авангардом которой являлся фашизм. Да и, в конце концов, мало кто верил, что разгромленная в 1918 году Германия сможет возродиться и повторить попытку борьбы за мировое господство.
История зарождения Второй мировой — это скорее история трагического непонимания ситуации, когда новое зло пытаются вписать в привычные шаблоны, и при этом искажается восприятие. Возникла мысль, что фашизм – часть нормы, а, следовательно, с ним можно вести дело как с нормой. Ну и на всех этих противоречиях, сложностях и недопониманиях хорошо сыграл Адольф Гитлер, начав войну на гораздо лучших позициях, чем мог бы. История начала Второй мировой — это классическая ситуация, когда вроде бы никто не виноват, но пострадали все. И здесь очень важно, чтобы такого не повторилось.
Илья Старцев, PETRIMAZEPA.COM
Комментариев нет:
Отправить комментарий